Граф, кивнул головой, медленно проходя вдоль повозки. Его ладони гладили теплый, а кое-где и горячий от лучей солнца металл. В некоторых местах он натыкался на узкие отверстия, через которые практически ничего не было видно.
— Ого-го! — само собой вырвалось у аристократа едва только он завернул за повозку и почти наткнулся на примерно полутораметровое остро наточенное лезвие — гигантский тесак, торчавший горизонтально земле из повозки. — Этот гном просто монстр…
Граф еще раз обошел повозку. Несколько раз прикасался к торчавшим с одной стороны лезвия, дивился их заточке. Потом залез внутрь и обнаружил… что по всей середине повозки в полу не было узкой полоски — примерно полметра шириной.
— Ну и как вам мой самопальный танк?! — вдруг из-за спины раздался столь знакомый ему голос. — Вот думаю как его назвать…
— А про лучников врага вы не забыли? — Фален конечно был впечатлен, серьезно впечатлен такой идеей и, даже больше, ее таким угрожающи воплощением. — Даже одного стрелка хватит, чтобы эта… гномья гарола встала, ну а после этого всех кто нам находится, просто выкурят.
Гном в ответ лишь усмехнулся, что-то пробормотав в ответ неслышное. Хотя лейтенант, обладая от природы очень чутким слухом, кое-что уловил и звучало это примерно так!
— Выкурят… Ну уж не глупее тебя. Попробовал бы с мое повоевать, — Лафаета словно иголка «укололо» слово «повоевать». — С галимого нуля империю построить, с каменного топора и до мать его… линкора «Бирсмарка» развиться?!
Вдруг гном поднес ко рту два пальца и так оглушительно свистнет, что воронье, облюбовавшее остатки взорванной скалы, сразу же с недовольным карканье поднялись в воздух.
— А вот и мой ответ! — откуда-то сзади них приближалось нечто, очень напоминавшее всадника. — В это будут одеты кони, что потащут эту… как вы сказали… гаролу!
К ним подходила гнома, ведущая в поводу здоровенного жеребца. Но какого жеребца… Вся эта груда мяса, высоко возвышавшаяся над Аминой, была покрыта как и повозка листами черной стали. Правда, здесь все было как-то более подогнано что ли… Аккуратнее…
У графа уже в очередной раз (лейтенант уже перестал считать, в какой раз) отвисла челюсть. Прямо на него смотрели из металлической башни, по другому это просто нельзя было никак обозвать, два больших конских глаза. Шея жеребца была тщательно закрыта узкими полосками металла, которые не были жестко закреплены относительно друг друга…
14
Тусклый, едва проглядывавший из-за пелены облаков, солнечный диск медленно опускался за неровную линию горизонта, отчего виднеющиеся вдали верхушки скал казались челюстью пожирающего солнце огромного великана.
Осенние солнечные лучи почти не касались земли, прямыми линиями простреливая вдоль отрогов гор, хребтов, макушек деревьев. Взамен на землю наползало рваное покрывало тени, которое словно гигантский спрут во все стороны выпускающий свои темные щупальца.
Одно из таких темных щупалец опустилось на скалу с тупой, словно отрубленной верхушкой, и медленно поползло вниз по его склону, в сторону небольшой закрытой почти со всех сторон долины.
Оно коснулось закопченной поверхности почти законченной каменной стены, внимательно ощупало ее верхушку, несколько выбитых чем-то мощным бетонных боков, и скользнуло вниз, на массивную деревянную балку.
Тень попыталась облапить это новое препятствии — здоровенный почти уже обуглившийся брус, на котором еще висела тлеющая створка створка ворот. Его дерево, напоминавшее страшную обожженную человеческую плоть — ярко-черную, подернутую белесым налетом, с удушающим мерзким паленым запахом, изо всех сил сопротивлялось тени, пытаясь отогнать ее пламенем. Но это уже был не мощный яркий столб пламени, который словно дикий зверь набрасывался на дубовые доски ворот и с ожесточением их грыз, а немощный грызун, сил которого хватало лишь на негромкое фырканье.
На время отступив, темное щупальце двинулось стороной. Оно прошлось по каменной кладке вниз и коснулось утоптанной песчаной почвы, которую словно некогда чистое покрывало пачкали множество самых разных следов и отпечатков — глубоко вдавленные следы от колес повозок, квадратные отпечатки недавно лежавших здесь бетонных блоков, следы босых человеческих и гномьих ног, копыт лошадей.
Потом тень начала тянуться дальше. Вот ее неровный, темный отросток нащупал что-то инородное — не камень, не дерево, а какая-то каракатица с вытянутыми в разные стороны конечностями. Темнота осторожно стала его ощупывать… Сначала она попробовала на вкус твердый дубленный кусок кожи потрепанного сапога, потом, словно ей не понравился вкус обуви перешла на ткань и… через какое-то время прикоснулась к черно-красной плоти. Тень на мгновение замерла и сразу же поползла по окровавленной и испачканной в саже руке дальше…
С еле слышным стоном тело пошевелилось. Пальцы на руке дернулись и сжались в кулак, загребая с собой грязный песок.
— А-а…, — стон повторилось и Тимур оторвал голову от песка. — А-а-а, — медленно шевелились обрызганные в лохмотья губы. — А-а-а…
Он смотрел на висевшую створку ворот, от которой в небо поднимался черный коптящий дым… По его обожженным щекам катились слезы, оставлявшие за собой узкие дорожки почти чистой кожи.
— У-у-у-у, — стон его стал напоминать тихий вой. — У-у-у-у.
Рука, сжатая в кулак, сделал хватательное движение, и непослушное тело чуть сдвинулось вперед. Потом еще раз и еще раз… Он полз к воротам, оставляя за собой кровавый след.
«Я снова подвел вас… Родные мо…, — с верхушки стены свисала нога в грубо сточенном гномьем сапоге. — Опять, опять, — бормотал Тимур, опуская голову и пытаясь проползти еще немного, однако руки загребали лишь землю. — Как тогда… Снова как тогда, — вдруг, его пальцы нащупали что-то твердое и крепко вцепились в него; кожа на ладони зашипела от обугленного края доски, но он не замечал этого. — Просрал все… Боже, почему опять?!».
Все расплывалось перед его глазами. Контуры догоравших досок теряли свои прямые линии.
«Опять…, — перед тем, как все потемнело перед его глазами, где-то на периферии зрения мелькнул тяжелый заполнявший все собой сапог. — Все».
А ведь еще утром все было совершенно иначе…
Черный жеребец терпеливо стоял на месте, пока хозяин расчесывал ему гриву. Простой деревянный гребень снова и снова осторожно касался роскошной иссиня черной гривы, превращая спутанные волосы в ровные ряды локонов. Что греха таить, Фален любил это занятие! Поэтому всегда, когда на него накатывало раздражение или того хуже бешенство, он знал, что есть только одно средство, которое может моментально успокоить его… И точно, едва гребень в его руке касался густой гривы любимого жеребца, как напряжение отпускало его, а из головы прочь вылетали все проблемы, оставляя за собой что-то неспешное.
Вот и сейчас граф предаваться размышлениям, хотя со стороны могло бы показаться, что граф Тусконский чем-то заворожен, настолько серьезным и сосредоточенным был его вид.
«Видимо, этот орешек… Проклятье! Какой там орешек? Ха-а! Орех… Похоже мне его пока не разгрызть, — размышлял он, нет-нет да и бросая взгляд на мечущегося между строителями гнома. — Ну, не похож он на гнома… Вон даже Лафает больше смахивают своим характером на коротышку. Такой же молчаливый и твердолобый! Если что себе в голову вобьет, то хрен это все выбьешь! Вылитый гном! Ноги ему чуть укоротить, да ряху по мощнее… А этого не поймешь».
Колин прямо на его глаза отнял у какого-то задохлика мужика тяжелый бетонный блок и, что выговаривая тому, потащил камень к стене. Со стороны было прекрасно видно, как внимательно его слушал работник. В конце, Фален мог бы поклясться на полновесный золотой против гнутого медяка, что гному поклонились, словно знатному.
«Благие! Он что королевский кровей? — выражение лица селянина, следует сказать довольно разбойного вида, выражало откровенное почтение. — Что он мог сказать этой боссоте, чтобы заработать поклон? — один за другим в его голове всплывали риторические вопросы. — Ну ладно эти… всего лишь землекопы, да нищета с городских окраин! Им покажи монету они и рады кланяться, — рука его чуть дрогнула и гребень сильнее чем должен коснулся кожи на шее жеребца, отчего тот недовольно боднул его головой. — Но, почему остальные гномы к нему относятся также? По-ч-е-м-у?».